Маме 73. Она мне сует груши и говорит извиняющимся тоном: «Они не очень красивые на вид, но очень вкусные! Ну и свои, без химии, ты любишь груши, бери».

Я беру. И ряженку беру. Потому что я люблю ряженку. А у нее в холодильнике «случайно есть одна баночка, ты только послезавтра уезжаешь, еще пару раз поужинаешь».

Выхожу, сажусь в машину, еду.

Я опять куда-то еду. Мечусь по городам и весям. Меняю города и часовые пояса. Заезжаю к маме, когда получается. Уже после всех дел. После кофе с подружками и маникюра в салоне. Привожу чего-нибудь вкусного, быстро спрашиваю о делах, нетерпеливо выслушиваю (ну какие у них с папой дела-то?), иронизирую по поводу ее напрасных и малозначимых с моей точки зрения тревог. И опять уезжаю — убегаю по своим делам.

Мама обязательно скажет мне, что я хожу раздетая, не кутаю горло, поэтому кашель и не проходит. Скажет, что я много работаю и пора бы уже успокоиться. Согласится, что жизнь такая сложная и не страшно, если у меня не получается часто приезжать.

А мы живем в 40 километрах друг от друга. Я звоню ей регулярно и слушаю ее неторопливые и подробные рассказы о базаре, о сестре, которой тяжело одной в селе, о том, что петрушка опять после дождя выросла и надо бы ее срезать, и что помидоры закончились, даже зеленые, какая засуха была, и что кот Васька потерял глаз, незнамо где лазил…

Мне неинтересно. И мне кажется, что в ее жизни ничего важного не происходит. И я немного злюсь, когда она мне жалуется на свои болячки, а я ее прошу-прошу пойти к врачу, а она отмахивается, а я же не доктор, ну откуда я знаю, какие лекарства надо пить, в конце концов?!

А мама мне вдруг жалобно так говорит: «Ну кому же я пожалуюсь, если не тебе?..»

И я застываю с телефонной трубкой в руке и понимаю, что я редкая сволочь. И что вот этот ее звонкий и громкий голос в трубке, и все ее слова и словечки, и наши извечные споры на тему, кто из нас прав, и выяснение отношений по поводу и без, и ее нотации, и мои поучения — все это и есть наша жизнь. Та, которая здесь и сейчас…

Я срываюсь и еду к ней «незапланированно», она успевает пожарить мне рыбы, папа разрезает арбуз и хочет налить «молодого вина». Вина не могу, я за рулем. Он выпивает один, нахваливает. Мы смеемся.

Я кутаюсь в мамину кофту, зябковато. Мама схватывается, бежит включать духовку, чтобы «немного нагреть кухню». И я опять маленькая девочка, у которой все-все в полном порядке. И все вкусно. И тепло. И нет никаких проблем…

Мама-мама, ты только живи долго, потому что я не знаю, как это — не слышать твой голос в телефонной трубке, потому что я не знаю, как это — без твоей кухни, где ты меня кормишь ужином и стараешься, чтобы в доме было тепло…